13.03.1985, «Известия»

Часть первая здесь.

Мела пурга. Она повисла над «Кандалакшей» на уровне ее мачт и кранов, а ниже было довольно светло, по крайней мере можно было хорошо различить, как ветер постепенно заметает на белом поле след атомного ледокола «Леонид Брежнев».

Мы стояли в Карском море напротив Новой Земли.

Боцман «Кандалакши» вывел палубную команду сбрасывать с судна снег, скалывать лед. Оказывается, на крепком морозе лед обретает музыкальность. Под ударами ломиков он поет, осколки, разлетаясь, звенят колокольчиками.

— Один из поэтов утверждает, что лед пахнет арбузом, — сказал судовой врач Виктор Васильевич Яковенко.

— Мне кажется, он пахнет простудой, — возразил я и отправился в машинное отделение, в сверкающее стерильной чистотой царство старшего механика Виктора Степановича Гойдаевича, где тоже шли судовые работы, но было куда теплее. 

Вернулся ледокол. Пурга запорошила его борта. Клюзы якорных цепей обметал иней. Они стали похожими на два круглых птичьих глаза, форштевень напоминал клюв, да и весь ледокол сейчас был похож на большую, седую, сердитую птицу, разыскавшую, наконец, в огромном белом просторе своего неразумного заблудившегося птенца.

Впрочем, когда ледокол приткнулся к корме нашего судна, чтобы взять продовольствие, сразу стало видно, что очень широк в плечах, а ростом «Кандалакша» повыше. Между тем кран «Кандалакши» уже вознес над бортами огромную плетеную сетку с кочанами капусты. «Теперь живее, ребята! Сейчас яблоки. Как бы не заморозить!» 

И снова мы идем по ледяному морю, как ездили когда-то обозы по морозной голубоватой степи. И не спутниковая навигация, а медленно ползущий вдоль борта торосистый след старого канала показывает дорогу, и кажется, что впереди не корма ледокола, а чернеют головные сани. Это ощущение исчезало лишь на поворотах, когда «Леонид Брежнев» сверкал в ночи всей праздничной иллюминацией своих палуб и надстроек. 

...С приближением к Диксону в динамиках кают уверенно и даже несколько властно зазвучал голос Норильска. Полярный город вводил нас в курс своих забот. Вскоре мы знали, какая там погода, кто передовики, как дела с планом на руднике «Медвежий ручей» и у Надеждинского завода, какие новые товары предлагают универмаги, какие фильмы идут в кинотеатрах. 

Норильский горно-металлургический комбинат отогревает своим дыханием Западную Арктику. И это его заботы, ставшие заботами всей страны, сделали — быстрее, чем надеялись, правда, попозже, чем хотелось, — возможной зимнюю работу на линии Мурманск—Дудинка.

С октября по май линейные атомные ледоколы ведут суда через Карские ворота или вокруг Новой Земли, затем, пока позволяют глубины, по Енисейскому заливу и передают их для дальнейшей ледовой проводки мощным дизель-электрическим мелкосидящим ледоколам. Единственный и недолгий перерыв — время ледохода на Енисее, когда его вешние воды выбрасывают в Карское море ледяной столб длиною почти в 3 тысячи километров. Затем начинается летняя навигация.

Конечно, вышесказанное не означает, что все проблемы решены окончательно. Так в жизни, а особенно в Арктике, не бывает. Взять хотя бы вот этот рейс «Кандалакши». Почему мы стояли у мыса Желания, потом напротив Ледяной гавани, теперь — у острова Диксон?

Арктика велика. В суровую зиму — а когда здесь не суровые? — трем атомным ледоколам трудновато обеспечивать навигацию. Во время нашего рейса «Сибирь» работала в Белом море, «Ленин»— пришел на ремонт. Вот и приходилось «Леониду Брежневу» одному сновать по Карскому морю и Енисейскому заливу, протаскивать за собой «Ивана Сусанина», выводить за край льдов «Мончегорск», заниматься проводкой «Кандалакши», буксировать «Тим Бака». И все это почти
одновременно. 

В разговорах с моряками чувствуешь, с каким нетерпением ждут они вступления в строй четвертою линейного атомного ледокола «Россия». Газета Мурманского пароходства «Арктическая звезда» постоянно держит читателей в курсе работ на Балтийском судостроительном.

Ждут здесь и первый мелкосидящий атомный ледокол «Таймыр», который облегчит проводку судов по Енисею. Надеются, что Норильский комбинат, оставив за Дудинкой роль своего порта, освободит его от роли своего склада, что позволит быстрее обрабатывать суда и четче планировать работу на линии. 

Но главное сделано. Как быстро и почти незаметно за новыми заботами дня превращается в будни вековая мечта, если она уже осуществилась!

Мы сидели в каюте Константина Степановича Плотникова, старпома ледокола «Капитан Николаев». Только что я впервые увидел белого медведя. Он прошел почти рядом с бортом, ступая неторопливо, мягко. Он словно обтекал белые, розовые, зеленые торосы. На их фоне медведь казался тепло-желтоватым, и забавно посверкивали черные пятнышки его пяток.

Выслушав мои восторги, Плотников сказал, что с тех пор как корабли стали регулярно ходить во льдах, медведи разбаловались. Они появляются на кромке каналов и довольно нахально выпрашивают у моряков банки сгущенного молока. Научились вскрывать их когтями. Плотников добавил, что это явление, по-видимому, следует рассматривать как одно из непредвиденных экологических последствий осуществления круглогодичной навигации в Западном секторе Арктики. 

«Капитан Николаев» и «Кандалакша» стояли у Диксона борт о борт. Сходня соединяла два маленьких стальных города.  «Кандалакша» продолжала жить по часовому поясу Мурманска. Судовое время «Капитана Николаева» совпадало с часовым поясом Дудинки. Можно было в 15.30 попить чай на «Кандалакше» и отправиться на ледокол, где в это время, согласно распорядку, в 19.30 начинался ужин.

Между судами шел обмен книгами, кинофильмами, магнитофонными записями и цветочной рассадой. В вертолетном ангаре ледокола встретились волейболисты. Команда «Кандалакши» победила. Команда ледокола предложила переигровку, заявив,  что первую встречу рассматривала как неофициальную... Но уже подрагивали палубы. Передача топлива с «Кандалакши» на «Николаев» закончилась. Главные двигатели готовились к работе.

Путь от острова Диксон до Дудинки я проделал на ледоколах, сначала на «Капитане Николаеве», потом на «Капитане  Драницыне». Ледоколы однотипные, финской постройки, мощность главных машин 22 тысячи лошадиных сил. Ночью показались огни стоявшего во льду транспортного судна «Тим Бак». 

— «Драницыи» — «Николаеву»!
— Слушает «Драницын»!
— Сделаем так: вы подходите слева, первыми. Мы подойдем справа.
— Понятно, согласен. Мы — слева, вы — справа. 

Темно, пуржит, такая глухомань... Стоя на мостике, слушая, как разговаривают по радио ледоколы, так и видишь двух дюжих молодцов: встретили на зимней дороге купца и замыслили недоброе дело. Но все было проще.  Получив на «Тим Баке» свою почту, «Капитан Николаев» взял его на буксир. Караван, теперь уже в составе четырех судов, снова двинулся вверх по Енисею. Острова: Коровий... Лопатный... Топкий... Нехитро, по-домашнему называли сибиряки, обживавшие здешние места, эти низенькие, клочки суши. А за ними вдруг разом, подряд — остров Мечты, остров Поисков, остров Дерзаний, остров Открытий... Видимо, молод и полон задора был наносивший их на карту гидрограф.

Но нет, не подумайте, не мелькают острова мимо нашего борта. Идем трудно. Канал заметен снегом. Сорокаградусный мороз мгновенно превращает смесь снега с ледяной кашей в прочнейшую броню. На «Николаеве» порвался буксир и вышла из строя буксирная лебедка. Буксировку «Тим Бака» берет на себя «Драницын», а «Николаев» отправляется вперед, обновлять канал. Он передает по радио, что все время приходится «работать на удар».

— Здесь порой труднее, чем в Карском море или в проливе Вилькицкого,— подтверждает Юрий Михайлович Клюев. — Почему? Во-первых, пресноводный лед прочнее морского. Это общеизвестно. Во-вторых, в море почти всегда можно встретить разводья, разряжения. На реке от берега до берега — сплошной панцирь. Ну и еще важное обстоятельство. Здесь нельзя крушить лед там, где захочется или где он поддается. Учим штурманов лед беречь. Да-да, беречь... Наломаешь, нарежешь без толку и смысла, смерзнутся развороченные глыбы в рапу, спаяются кромки с кромками — попробуй тогда, пробейся! Широк Енисей, а не море...

Голос v капитана спокойный, иногда с оттенком легкой усмешки и, как я заметил, когда еще слышал его по радио, чуть простуженный Клюеву за пятьдесят, плавает около тридцати лет, на ледоколах — двадцать лет, вся служба — в Арктике.  Уходил на полтора года, но это на «Оби», старпомом в Антарктиду. С 1980-го командует «Капитаном Драницыным».

Наблюдать за его работой интересно. 

Клюев стоит на крыле мостика. Обернулся к корме, застыл, привстал на цыпочки,— но не для того, чтобы лучше видеть, обзор и так прекрасный,— подбородок поднят, голова запрокинута, правая рука на поручне, левая чуть на отлете. Сделал шаг к машинным телеграфам, перекинул рукоятки, коротко скомандовал рулевому и снова замер, напряженный и свободный одновременно... В эти моменты он похож на художника, который всматривается в свое полотно. А может, на хирурга: уже занес скальпель над операционным полем, сейчас последует быстрый и точный надрез...

Сравнение это, полагаю, имеет более глубокий смысл, чем может показаться на первый взгляд. В опасной близости от жизненно важных нервов и сосудов работает скальпелем хирург. На кратчайшую дистанцию к опекаемым транспортам выводит ледокол капитан. Без этого порой не решить задачу, лишь пустая трата времени и моторесурсов. Как и хирург, ледокольный капитан должен быть смел и осмотрителен. Если только осмотрителен — не добиться успеха. Если только смел — жди беды. И, как у хирурга, в характере настоящего ледокольного капитана сочетаются задор бойца и заботливость матери. Суда и жизни отданы под его защиту.

В Москве перед командировкой выписал из книги «Морской транспорт СССР» заинтересовавшую фразу: «Речь идет о принципиальном изменении характера полярного судоходства: повсеместном переходе флота от пассивной тактики выжидания благоприятных условий к тактике активной работы в сложных ледовых условиях...»

Теперь, когда позади Баренцево и Карское моря и Енисейский залив и скрежещут, трутся о борт судна пресноводные льдины, и форштевень «Тим Бака» нависает над кормой ледокола, а где-то вдали то выглядывают из мглы, то снова исчезают огни «Кандалакши», теперь могу сказать, что смысл этой фразы стал для меня яснее. 

Караван прибыл в Дудинку 20 февраля под вечер, потратив на переход от Диксона 6 суток.

В свете прожекторов было видно, как покачивают стальными головами портальные краны. Они грузили на транспорт «Капитан Назарьев» продукцию Норильского комбината. Диспетчер порта сообщил по радио, что «Капитану Драницыну» нужно быть готовым к завтрашнему дню взять под проводку это судно. В устье Енисея ледоколу предстоит забрать и прибывающий из Мурманска «Никель».

Линия работает.

Тимур ГАЙДАР. 
спец. корр. «Известий». 
ТРАССА СЕВМОРПУТИ